— Вы фаталист, Энис? — Фрэнсис внезапно свел брови вместе в гримасе тревожного отчаяния. Она исказила его застывшее лицо, словно внезапно налетевшая гроза. — Вы верите в то, что мы сами себе хозяева или просто марионетки на ниточках, имеющие лишь иллюзию независимости? Я не уверен.
— Боюсь, я слишком устал для философских бесед. Если у вас есть личные проблемы, может быть, вы зададите вопрос в более понятной форме?
— Только эти, — Фрэнсис нетерпеливо смел в сторону бумаги и вытащил пистолет, спрятанный под ними. — Пять минут назад я пытался застрелиться. Но произошла осечка. С тех пор я спорю с самим собой, должен ли попробовать снова.
По взгляду Фрэнсиса Дуайт понял, что тот не шутит. Он смотрел на Фрэнсиса, пытаясь подобрать слова.
— Вы слегка шокированы, — сказал тот, приставил пистолет к лицу и взвел курок, положив палец на спусковой крючок. — Разумеется, было бы нетактично воспользоваться вашим гостеприимством и вашей комнатой в таких целях, но своей у меня нет, а делать это где-нибудь в темном переулке — совсем уж вульгарно. Прошу меня простить. В любом случае, я еще ничего не сделал, так что на несколько минут вам лучше превратиться в говорливого компаньона вместо молчаливого.
Дуайт уставился на него, сдержав порыв сказать или сделать что-нибудь банальное. Любое неверное движение может оказаться смертельным. Через долгую минуту он заставил себя расслабиться и подойти к тазу с кувшином у окна, так что оказался к Фрэнсису спиной. Энис начал мыть руки и обнаружил, что те слегка дрожат. Он чувствовал на себе пристальный взгляд Фрэнсиса.
— Я вас не понимаю, — произнес он, наконец. — Не понимаю, зачем вам убивать себя, а если вы так решили, то зачем для этого отправляться за двадцать пять миль, в незнакомый город.
Послышался шорох бумаг, которые складывал Фрэнсис.
— Покойный перед смертью вел себя нерационально. Так? Но кто ведет себя рационально, даже если желает жить дальше? Если бы наш мозг мог всегда думать разумно... Но он не может. У нас есть внутренности, любезный Энис, как вы и сами знаете, нервы и кровь, и то, что называют чувствами. У человека могут возникнуть совершенно необъяснимые предрассудки против того, чтобы проливать свою кровь на пороге собственного дома. Для порывов трудно найти общие правила.
— Если это был порыв, надеюсь, что он прошел.
— Вовсе нет. Но теперь здесь вы и можете сообщить мне свое мнение. Что происходит с решимостью, когда вы приставляете к голове дуло и нажимаете на спусковой крючок, а он щелкает, и ничего не происходит? Вы бы сочли издевкой, что непредусмотрительно не купили свежего пороха и не сообразили, что в проклятой корнуольской сырости порох недолго остается сухим? Или приняли бы последнее унижение, увильнув от еще одной попытки?
Дуайт начал вытирать руки. — Это единственный разумный выход. Но вы так и не ответили на мой вопрос. Почему самоубийство? Если позволите, вы молоды, владеете собственностью, уважаемы, у вас есть жена и сын, вы счастливо избежали серьезных болезней, на вашем горизонте ни облачка...
— Хватит, — оборвал его Фрэнсис. — А то я зарыдаю от счастья.
Дуайт слегка повернулся и краем глаза заметил, что пистолет снова лежит на столе, а рука покоится на нем. — Что ж, будь я на месте вашего кузена, то видел бы больше причин для подобного. Он потерял единственного ребенка, по всей видимости, завтра его приговорят, в прошлом году потерпело крах дело, в которое он вложил всю душу.
Фрэнсис встал, оттолкнул в сторону стол, издавший скрип, и двинулся через комнату. — Будь вы прокляты, помолчите...
Дуайт отложил полотенце. — Не сомневаюсь, что Росс до сих пор сохранил самоуважение. А вы, возможно, его потеряли...
Фрэнсис повернулся к нему. Вблизи на его лице стали заметны следы от высохших струек пота. — Почему вы это сказали?
Пистолет был уже очень далеко. Дуайт приобрел гораздо большую уверенность в том, что сможет совладать с ситуацией.
— Думаю, что потеря самоуважения всегда предшествует мысли о самоубийстве.
— Вы так думаете, да?
— Да.
Фрэнсис попытался рассмеяться, но этот смех оказался беззвучным и печальным. — Бывают времена, когда оно может быть единственным способом восстановить самоуважение. Можете вы это понять, или это вне пределов вашего разумения?
— Вообразить такую ситуацию — вполне в рамках моих представлений. Но я не способен представить, почему вы в ней оказались.
— Давайте поглядим на те изящные слова, что вы употребили — молод, владею собственностью, уважаем. Но молод по каким стандартам? И владею собственностью, так вы сказали? Вопрос в том, кто владеет собственностью в эти дни банкротств? Обычно какой-нибудь нувориш-заимодавец со сладким голосом и моральным кодексом морской каракатицы... А уважение? — Фрэнсис произнес последнее слова с яростью. — Уважение с чьей стороны? Мы снова вошли в старые двери и уважаем сами себя, а это тупик. Выпивка облегчает крушение иллюзий, но усугубляет парадокс. Для пули из пистолета не существует завтрашнего утра.
Дуайт пересек комнату и зажег от камина пару свечей. Тени немного рассеялись, и стали видны выцветшие обои и пыльные оленьи рога. Свет был словно пробуждающимся рассудком, продвигающимся к темным уголкам разума. — Пуля из пистолета — это слишком драматично, — медленно произнес Дуайт.
— Неожиданные решения всегда такими бывают. Вам следовало бы это знать, с вашей-то профессией. Но вы не можете от них отмахнуться, даже если они противоречат вашим понятиям о пристойности.